From: Semen Drozdov
To    : Amos Azowa
Subj : Обручение Шаббатая 1/3


    Привет, Amos!

AA> Qui est Саббатй Цви?

Тебе интересна эта история? Мне она, признаться, несколько опостылела. Когда-то я ощутил силу ее дыхания, но с тех пор оно, сотканное из книжной пыли и нетрезвого разговора за городом, остыло и съежилось. И пристало ли мне тогда ерничать и еще наивно верить, что возможно, так сказать, «заниматься стилизацией» под, например, писания горемычного пророка Натана или угадать, что за девчонкой была Сара, назвавшаяся «невестой Избавителя»? Поэтому попытаюсь говорить просто (то есть «скучно и гигиенично» - как и подобает писать в разлуке с сюжетом).

Вкратце так. Шаббатай Цви (1625-1676), аскет и ученый юноша, провозглашает в 1648 году себя мессией, и намеревается вскоре воссесть на свой престол. Ему поначалу никто не принимает всерьез. Но он творит чудеса, и о нем начинает пророчествовать (1665) святой юноша Натан. Теперь народ, утомленный изгнанием и зверствами Хмельницкого, готовится к последним дням и верит в избавление. Но когда, казалось, час славы сына Давидова должен вот-вот пробить, Шаббатай с ближайшими соратниками почему-то принимает ислам (1666). Евреям суждено пережить еще одну чудовищную катастрофу - разочарование.

Все это методично и дидактично описывают учебники и энциклопедии, одна из пьес на идише представляет Шаббатая плохим, а Натана доверчивым. Кравцов, каббалист и чудесный переводчик «Сияния», видит здесь одно из ответвлений судьбы Книги. Всезнающий Шолем убеждает: лжемессия был просто (в смысле - тяжело) болен маниакально-депрессивным психозом на основании того, что адская тоска сменялась у него божественной иллюминацией.

Сама история, истеричная мачеха настоящего, не раз переписывала этот сюжет, иногда старательно, иногда абы как, коверкая фабулу. Велеречивый Карлейль не смог обойти вниманием трюизм, будто бы у счастливых народов история скучна. Позволю себе не согласиться со знаменитым толкователем французской революции: именно несчастные народы участвуют в наиболее точном повторении седобородых фабул, то есть имеют скучную историю. Но не будем отвлекаться.

Шамир любит заворачивать Шаббатая в изящную обертку, убеждая читателей в том, что крепко сцеплены между собой судьбы всех мессий и мудрецов. Другой автор, имени которого не упомню, говорит, что Иисус тоже (тоже!) не добился своего (гора под ним не раскололась вопреки пророчествам), потому что молитва в Гефсиманском саду была слишком тяжела от сомнений и не достигла даже престола. Хорошо бы было у него спросить: «А что вы посоветуете?» Если бы какой-нибудь наполеон вдруг прочел историю лжемессий, он бы пошел другим путем, что и делали настоящие мудаки. Благодаря чему все эти деятели бывают вывешены на общей доске почета «великих». Что бы там ни было, в любом пересказе (когда речь идет о еврейском мессии) главное - не забыть родословную и не перепутать дату рождения - 9 ава.
 
В этот день евреи Смирны рыдали об осколке обручального кольца - развалинах храма, что изнывают от песка пустыни; и песок этот, казалось, сыплется в тех часах, что отмеряют минуты до пришествия Избавителя. Вечером пыль города казалась белой, а камни домов - горячими. Пахло навозом и кричала роженица. К ночи женщина, наконец, разрешилась от бремени. Младенец, едва высунув темя, тоже заплакал. Но это был другой плач - голос. Говорят, когда рождается ребенок, новая звезда закатывается на небосклон из мешка, где хранится огонь. Действительно, искорка вспыхнула в созвездии Льва и нырнула в объятия сестер.

Пришел сосед - принес белый, как огонь, хлопок и золотистый лен. Пришел учитель и сказал, что великий завет есть тоже обручение, что он делает мысли и намерения прямыми, как тростник. «Но как же, - засмеялись собравшиеся, - ветер бросает из стороны в сторону целое море тростников?» Учителя здесь любили, но смеялись над ним - он был очень старым и все путал. Когда гости вошли в дом, снаружи остался осел, который притащил подарок от советника султана. Не каждый ребенок в день обрезания удостаивается милости столь могущественного человека. «Может быть, это потому, что ты - потомок царя?» - подумала женщина. Мужчина сказал: «Все евреи - потомки царя. Но в наше время лучше быть другом султана». Осел у ворот вдруг начал вертеться и прыгать как мерин, хотя обычно его нелегко сдвинуть даже на шаг.

Тростник - это знак основания и основательности. Важен еще знак на голове и знак на руке. Тогда человек становится подобным древу, у которого только крона питается ветром. Ребенок рассматривал свои ручки. Левая все куда-то убегала, ее нельзя было схватить. Она шла по дорожке, где шарики прыгают, как солнечные зайцы, и лопаются. Бежала слюна и он делал пузыри. Приходят теплые молочные глаза и говорят. Раз, два, три, четыре, пять. Пять розовых пальчиков на левой руке, пять пальцев на правой. Они ссорятся и ловят друг дружку. Но приходит ворон и считает их. Они мирятся, хватаясь мизинцем. Пять пальцев слева, пять - справа, и мальчик, что взвешивает их. Мальчик льет из лейки дорожку, пеленки, и деревце, что растет на улице. Дерево на улице и не шелохнулось. Не оно ли было названо в песне ливанским кедром?

Мальчика назвали Шаббатаем, в надежде, что великая царица, суббота, назовет его своим тезкой. Почему-то мы знаем, что он учился хорошо. Какую ерунду нам дарит подчас предание! Нет чтобы его школьный друг и будущий биограф Моисей Пинхейро припомнил, например, как Шаби разбил колено о белый камень и долго сидел в пыли, мрачно уставившись, на капли, которые становились сгустками. После он долго рассказывал собравшимся вокруг мальчикам, что увидел в крови маленькие искры, синие и желтые, что сжигают рану и закрывают вход в свою страну. Точно такие вот можно увидеть, если закрыть глаза и посмотреть вверх. Тот старший мальчик, на которого все косились, чтобы понять, смеяться или нет, спросил: «А в моче есть такие искры?» Он спросил, дабы никто не заметил, что глаза его начинают слезиться, от пыли что ли. Шаббатай ответил. Вдруг начало выворачивать внутренности и вертеть вокруг одной точки внутри потемневших камней и деревьев. Все помогали этому мальчику умываться из быстрого городского ручья. В моче другие искры. Ручей через какое-то превратился в вонючий поток, который выдавливают из себя городские окраины.

Позволю себе отступление. Я вовсе не верю, что впечатления детства имеют какую-нибудь особенную силу. Собственно, всякие выводы, основывающиеся на таком вот анализе пахнут, догадайтесь чем. К чему тогда этот не вполне чистый анекдот? Дело в том, что всякие интерпретации этой истории были, по существу, психологическими и подозревали некий врожденный дар или изъян. Шаббатай с самого начала был болен, был богом или большой свиньей.  Странно в наше время интересоваться психологией героя и забывать о замысле автора. Я прошел по этой дороге и вернулся обратно. Из любых впечатлений можно вывести любые события, но этот путь всегда оканчивается в колыбели или в гробу. Жизнь, пока она мирится со временем, питается из сильного желания, то есть намерения. Для таких людей это особенно верно. Откуда еще им черпать силы, как не из будущего? *

Одно воспоминание относится ко времени, когда Шаббатаю было пятнадцать. Они с его лучшим другом учили «Накрытый стол». Жара в этот день была круглой и мягкой, как облако. Шаббатай запел. Он любил петь псалмы, переиначивая их на свой лад и голос. Он пел о том, что небеса - это шатер Его, что земля ограничена бездной и никому не разбить предела, восставленного Им, что воды его напоят ослов, и птицы разнесут слова Его. Шаббатай потом сказал, что должен поймать голубя, который всегда был другом Израиля. Начался какой-то странный танец: он то прыгал, как бы намереваясь взлететь, то махал руками, кричал, разбрасывал пыль и хлеб. Птицы, понятно, испугались, но, зачарованные, не улетали далеко. Один с виду больной голубь каким-то чудом попался Шаби в руки, и вдруг показалось (как искра и огонь!), что он свернет птице шею. Потом он сказал: «Принеси мне маслину», и испуганный голубь умотал, чуть не проткнув небо. Вернулся - с сухой хворостиной в клюве.

Известно, что читал Шаббатай в молодости. Но так ли это важно для человека, который не оставил после себя ни строчки? Впрочем, как не сказать - «Сияние», что влечет отсветом неба и пламенем бездны. «Сияние обретается между силой изгнания и силой искупления», - о чем и пели ученики великого Ари, им-то и подражал наш герой. Он морил себя голодом. Сейчас створки неба становятся хрупкими, как жерди в сарае соседа-возчика. Их нужно удержать, сохранить, расправить. Дым становится домом, и хочется закрыть вторые веки, ибо первые не заслоняют от вязких видений. Он не может даже читать - встает синий дым - полупрозрачный демон заслоняет святые буквы, чей огонь жалит беса, а он только свиристит и охает от болезненного блаженства. От этого проклятия, которое вобрало в себя все проклятия разделения, которым не сопоставлены обетования, он защищался пустотой желудка, пустотой мысли, пустотой соединения. Что ему тот старик, который прозрел от огня живой буквицы и теперь боготворит его, что мальчишки, которые считают его учителем? Что им увидеть - если не демонов тумана, то бездомного пса, который со всем благородным гневом обрушивается на нашедших на нем пристанище вшей?

Он произнес Имя. Люди запрыгали, как воробьи на ярмарке. Величайший грех, и учителя плюются на то место, где стоял безумец, где восстал нечистый огонь. Как человек, который одной рукой трогает шатер неба, сотканный из тончайших прутьев и отблесков звезд живых, а другой - бездну, которая есть предел, данный Им. Раз. Запятая, что вывернула свет в себе. Два и четыре - весы, что восстали в мужском и восстали в женском. Три - это мир, который всегда на краю пропасти между огнем и огнем. Оно вырвалось, как чахлый голубь из его ладоней, чтобы изваляться в песке и свете. Он не знал, что не удержит эту радость, которая подобна ливню и молнии в нем. Те, кто ругают, и те, кто плачут от счастья стали вместе в одном пузыре, сверкающем на солнце и тонкие нити привязаны к сердцам их за запятую, из которой выворачивается свет, чтобы благословить пустоту. Он не знал, что откроется - все тонкие нити в ладони у него, нити примирения, что поддерживают слепящую корону и ослепительный ветхий лик. Он сказал, что не упустит основание, сердцевину тростника, которая в ладони у него, словно насекомое. Что нет чистого и гадкого, как ящерица, что Избавление в его ладони щекочет и проникает в сердце. Что запятая начнет вращаться и свернется в узлах тростника, что трон уже восставлен на обломке обручального кольца, и он идет, чтобы своей слюной склеить обломки завета.
 
 

* Об этом лучше расспросить у Антона Борисовича

Bye. Semen Drozdov
 
 
RU.SHTETL  MSG  70
 
 
Ответить бы
Околица
Жидовствующие
www.boga.net